Звон битого стекла и страшный треск вырывают Петра из мира его подсознания, этот звук действует как пощечина. «Очнись, Петр!» - архитектор широко распахивает глаза, но начинает соображать, что происходит только после того, как языки пламени стали подбираться к нему по балахону. С секунду он стоит в полном ступоре, но и этого времени хватает, чтобы зеленые искры перебрались на его волосы. Да, они горят быстрее, чем бумага, в тысячу раз быстрее, и полыхают, полыхают и издают зловещий треск. Еще несколько мгновений Петр не мог вымолвить не слова, а потом изошелся в паническом вопле, пламя подбиралось к лицу, опаляя ресницы и брови, оставляя страшные ожоги. Жар адского огня был невыносим, Петр сначала лишь пытался сбить его, но ничего не вышло, и тогда он начал в ужасе отступать, практически бегом он достиг первой ступени Лестницы в небо, шаг за шагом, сбивая с себя огонь, он поднимался по ней к небесам. Он спотыкался, падал на ступени, продолжал бежать, словно это помогло бы ему отбиться от зеленых языков, что догоняли его везде, куда бы он ни повернулся.
Петр был весь объят пламенем, кожа постепенно начинала пузыриться, будто кипела, и сползать. Волосы догорели быстро, лицо местами обуглилось. Боль, дикая сумасшедшая боль охватила архитектора, кровь внутри будто накалилась, а легкое покалывание в ладонях переросло в резьбу ножом. Кровь хлынула из всех сосудов, но тут же засыхала под действием жара твиринового огня. Одежда прилипала к коже.
Нет, нет, Петр больше не хочет умирать. Не хочет, оставьте Петра в покое! Пламя невозможно сбить, оно настойчиво принимает Стаматина в свои объятия, не выпускает из своей мертвой (...почти...) хватки. Боль пронзает ноги, грудь, лицо, кожа обугливается, горит.
Петр вбегает на первую площадки Лестницы в небо, снова хватается опаленными руками за плащ, пытаясь избавиться от пламени, делает шаг на следующую ступень...
Полет был таким коротким, что душа его так и не успела вознестись к сопредельным сферам, как того хотел несчастный архитектор. Полет перерос в обыкновенное падение с высоты пяти метров, а разбитая о первую же ступеньку Лестницы голова теперь тонула в собственной крови. Искривленный в ужасе рот, наполняемый уже не зеленой, а алой жидкостью, сжатые тощие пальцы, так желавшие спасти тело от огня... И распахнутые зеленые глаза, глядящие точно на возвышающуюся над городом Холодную Башню.
Конец наступил быстро.

Как? Вот так ему в голову могло прийти спрятать прямо под балахоном ещё три бутылки с зажигательной смесью, да так, что они рванули от слишком резкого движения?
Данковский закричал от боли, вздёргивая руки к глазам. Брызги чёрного твирина на лице и в рукавах вспыхнули зелёным пламенем, заставили подкоситься ноги и упасть наземь. Пытаясь ладонями сбить огонь хотя бы с лица, Бакалавр невольно покатился в сторону, ударился в забор, покатился обратно... Непроизвольные судороги сбили с тела пламя. Эта смесь горела ярко и горячо, но недолго.
Когда всё стихло, Даниил осторожно ощупал лицо. Кожа пошла пузырями, ресниц и бровей не осталось, чёлку сильно подпалило, но кое-что, кажется, на голове ещё оставалось. Всё тело жгло, одежду предстояло отдирать теперь с мясом. Но он был жив.
Бакалавр с трудом разлепил веки. Глаза слезились. Небо почти совсем просветлело, но в нём кружилось мутное, тёмное марево, и дым поднимался вверх от Лестницы в небо.
- Пётр...- с хрипотцой окликнул Данковский. Ответа не было,- Пётр!..- чуть громче. Тишина.
Данковский поднялся и сел. Почти ничего не было видно, но он сумел различить архитектора, лежащего у подножия лестницы. Встать не было сил, и Бакалавр буквально дополз до Стаматина, сбил с него несколько одиноких языков пламени и перевернул на спину.
На физиономии застыло выражение детского, неуправляемого безотчётного страха и разочарования. Даниил точно не видел пробитой головы, он автоматически положил отчаянно горящие руки на середину грудной клетки Петра. Реанимация, массаж сердца, искусственное дыхание.
"Раз, два, три, вдох. Раз, два, три, вдох. Раз, два, три... вдох... Раз. Два. Три..."
Он сразу понял, что бесполезно, но продолжал давить на сердце и вдыхать в наполненные сажей лёгкие воздух. Только когда из раны на голове совсем перестала хлестать кровь, Данковский остановился.

Он хотел бы никогда не знать этого Города. Не начинать переписку с показавшимся ему забавным стариком Исидором, не приезжать сюда, прыгнув в уже тронувшийся поезд. Он предпочёл бы и не подозревать о существовании Холодной Башни, запомнить близнецов Стаматиных по весёлым приключениям в институтские времена. Хотел бы никогда не ввязываться в расследование загадочной эпидемии, никогда не встречать Еву, чтобы рыдать потом у её пустой кровати. Никогда не присягать на верность Инквизиции и не бросать очередной вызов Властям.
Если бы Бакалавр только мог, он бы не только необратимость смерти победил, но и остановил и повернул вспять течение времени. Но он всё же такого не умел.
В воздухе кружил, как чёрный снег, пепел. Где-то среди него затерялись и останки чертежей, мгновенно уничтоженные в этом пожаре.
Со всех сторон послышались шаги, голоса. Данковский, будто выйдя из безнадёжного транса, огляделся. Привлечённые заревом и криками, к Лестнице в небо сбредались люди. Тело забилось в нервной дрожи. Чертежей нет. Стаматин убит. Ещё немного, и Данковского уволокут к Костному Столбу, чтобы предать огню на бис, или попросту разорвёт здесь же.
Ладонь сама сомкнулась на револьвере, каким-то образом не выпавшем из кармана. Огонь не должен был ему повредить.
Даниил приставил дуло к виску, как раз над ухом. Дрожь переросла в конвульсии, мужчина дышал порывисто, хватая тяжёлый воздух горлом.
- Сейчас, сейчас...- зажмурился.
"Полетели, Пётр, полетели..."
И Данковский нажал на курок.

Стук упавшей на пол маски Капелла услышала так явственно, словно та и правда отлетела в сторону. Вполне реальная, живая. Жутковатая баутта, хитрая гатта, торжественная коломбина - словно эта многоликая маска слетела с лица маэстро, обнажая человеческую злость и человеческое же сочувствие.
"Теперь уже я загнала его в угол, но он не будет нежен, прорываясь. Маэстро злится, маэстро растерян..."
   Но вместо торжества Капелла испытала только мгновенную жалость и стыд. За то, что довела собеседника до такой смеси чувств, за то, что не согласилась сразу, за то, что сейчас они с каждым шагом близились к краю, и за то, в чем она не могла быть виновата - за то, что он, привыкнув играть роли, не мог поверить в чужую боль и её искренность.
   Вообще в чужую искренность.
   Напряжение царило в воздухе, звенело под потолком Театра и в нейтральной фразе отзвуком предвкушения послышалось что-то темное. Обычный человек списал бы на воображение. Капелла такой роскоши себе позволить не могла.
   И - подтверждая все догадки - вспышка. Так не вспыхивают, слыша несомую ребенком чушь. Так не вспыхивают, когда не верят.
   Капеллу начала бить мелкая дрожь от предчувствия края, от ощущения, что она зашла слишком далеко в своей откровенности.
   "Молчать нельзя. Говорить... Он или ударит, прерывая, или совладает с собой. Рассмеется. Или же..."
   Захотелось обнять себя руками за плечи, сжаться в клубок, защищаясь. Но при этом страшно было не получить удар или грубое слово. Страшно было снова увидеть маску. Сахарную улыбку. Услышать обвинение в слишком богатом воображении.
"Но я видела. Я - видела".
- Не трогайте мою мать, господин Бессмертник, - имя звякнуло пыльным бутафорским клинком, вытянутым из реквизита - Она умела хранить тайны, как никто другой, а я была пятилетней девочкой, когда она умерла. Неужели вы думаете, что я много помню из её рассказов? - "Открываемся. Предельно открываемся. Ведь я - видела. А он... Не надо думать." - Я видела. Видела сцену, огни, лица зрителей. Смех, аплодисменты. Это было много лет назад, я знаю. И знаю то, что это длилось много лет и что это было красиво. Я видела огонь, в котором горела сцена. Я слышала выстрелы. Я знаю, как пах тот дым. Горько и безнадежно. Я видела уходящих через Степь людей. Бегущих от огня, пожирающего их прошлое. Я видела руки матери и её улыбку. Видела, как хмурилась Нина. А ещё я видела Театр, в котором замкнулось все, что я видела до того. Вы пришли из Степи, когда я была ребенком. Вы бежали, и вас приняли - тех немногих, кто спасся. А ещё я знаю, маэстро, что вы почти мне не верите.
   Капелла замолчала. Всплеск красноречия, так несвойственного ей, опустошил и так почти иссякшие силы.
   "Теперь, пожалуй, не сразу и до дома доползу... Но ладно. До выхода из Театра хватит, а там и отсидеться можно..."

"Ну, что же я стою здесь, как Треплев над мёртвой чайкой?.."
   Невесть откуда появившаяся слабость в коленях тянула присесть на сцену подле девушки. Странно: обычно он мог работать целыми днями, отводя отдыху самое незначительное время и не чувствуя усталости. Поколебавшись минуту, Марк всё же остался стоять. Взгляд сверху, как-никак, придавал иллюзию превосходства и контроля над ситуацией.
   "Возьми себя в руки, наконец. Ты - хозяин создавшегося положения. Вокруг - твоя территория. Времени для принятия решений более чем достаточно."
- Твоя... - "наивность" - ...прямолинейность обезоруживает, дитя. Тебе чрезвычайно повезло, что собеседник не лишён самообладания. Существуют... темы, на которые не говорят, коли взаправду дорожат своей жизнью.
  "Горбун Вар продаёт таких на органы. Анна, никудышная бездарная актриса, картинно изображает страх, а потом подговаривает кого-нибудь из людей Грифа избавиться от разносчика лишних слухов, дабы не марать руки самой. Но мою труппу взяли под протекторат сами Хозяйки. На нас пало меньше всего подозрений, и потому я ни разу не сталкивался с подобным."
- Выходит, лишь ты одна ведаешь теперь об этом? - продолжал Марк. "Знакомый сюжет. Но моя игра фальшива, картинна, искусственна, потому как сегодня я то и дело выхожу из образа. А значит, вынужден временно отложить маску в сторону." - И всё равно полагаешь, что сможешь уйти отсюда? Я верю тебе, дитя. Верю, что Дар Хозяйки переходит по наследству, и следовало ожидать его проявлений. Но не верю, что столь умная девочка может так легкомысленно делиться полученным таким образом знанием.
   "Нет, я не смогу собственноручно избавиться от лишнего свидетеля. Я манипулятор, но не убийца. Значит, стоит предложить ей вторую сделку, на сей раз такую, от которой не будет выбора отказаться."

Катерина сразу увидела, как оживилась Клара, хотелось не расспрашивать её, а показать всю силу Хозяек, как жаль, что она не пришла раньше, не смогла увидеть дикость Нины, мягкость Виктории.
- Это женщины, которые тянут нити силы из самого времени, пропускают их сквозь себя, изменяют их природу. Пока мужчины строят город из песка и камня, Хозяйки плетут его душу из вещей, которые нельзя ощутить. Счастье и горе, вспышки и спячки, вот какую пряжу плетут Хозяйки.
Катерина остановилась, перевела дух, и поняла, что сегодня она расскажет этой девочке все, или почти все. Всегда остаются вещи, которые лучше хранить в тайне. Ведь она видела, сколько тайн хранит и сама Клара, и Катерина не была уверенна, что ей хочется узнать их.
- Было время, когда каждый из трех глав семей Города, ввел в дом женщину, обладающую сверхчеловеческой силой. Первой был Виктор Каин, брат Симона и Георгия. Дела, о которых тебе знать еще не нужно, привели его в Столицу, где он встретил Нину Лилич. Тонкая, инфернальная, не знаю уж почему, но она воспылала к нему безумной страстью, и приехала с ним в Город, позже оказалось, что у неё были свои планы на это место. Она была демоном в плоти. Её силой было вдохновлять всех окружающих, она была источником идей, безумных, страшных и невыносимо прекрасных. Когда она умерла, мне было только пятнадцать, да это было одиннадцать лет назад.
Одиннадцать лет, мой Бог, как же давно это было, как наивна я тогда была.
- Виктория же была полной противоположностью Нины, та использовала души, Виктория их оберегала.
Боль в висках сдавливала голову железным обручем, и Катерина хотелось прилечь, и забыть обо всех тайнах, которые предстоит извлечь на свет.  Обычно она не просыпалась в такую рань, лишь на рассвете её удавалось забыться беспокойным сном.
- Наш Город можно поделить на три части, река подобно вскрытой вене Степи разрезает его. Но это ты и сама увидишь на карте. Единственная особенность Города – это то, что он живой.
Катерина встрепенулась, когда услышала, что Клара видела нечто странное. Что это духи степи, морок или мара преследующая девочку? Ей, определенно, стоит быть осторожнее.
- Что ты видела, Клара?