Пути Спящего благословляли всякого, кто вступал на них,  отбирали лишнее и суетное: вес, объем, слух и зрение. Оставался только голос - говорить с Братьями или с Сестрой... если есть. Хотя, сейчас Молестер был бы не против побыть немым. Он был сплошной полусонной мыслью, у него не было ног, рук и головы, он был - пылающий символ в глубине. Изредка мимо (сквозь) проносились другие - его скручивало на миг чужими мыслямистремлениямижеланиями, и отпускало бесследно, не оставляя никаких воспоминаний.
Молестер бездумно дрейфовал по нитям между Покоями, дремал на ходу, никуда не заходя.
Это могло продолжаться долго - может, даже Цикл или два. Такое случалось с ним раньше.
Но что-то пошло не так.
Как будто… споткнулся. Или налетел на стену, или провалился под лёд, или угас ветер, удерживающий от падения в пустоту.
Не было никакого Ока.
Не было ни малейшего предупреждения – он просто провалился в незнакомый Покой с головой, как в омут, успев только судорожно проклясть собственную невнимательность.
…Солёный вкус во рту, знакомый и незнакомый одновременно, и гарь. Всё здесь пропахло гарью, Молестеру чудилось, что она уже забралась далеко под кожу, в сочленения проводов внутри, и осела, царапая и медленно, капля за каплей удушая.
Узел поднял ладони к лицу, потёр нервно, помотал головой – и разлепил глаза.
Красное. Всё тут было красным и чёрным, красный свет и чёрные тени, пахнущие гарью. Сначала мир показался ему плоским, как хохочущие символы на стенах Пещер, но потом обрёл объём.
Объём, вес, звуки и прочее, что причиталось.
Что за место.
Обычно Покои были пустынны и тихи, если только не приходил Пурпур, привечающий всяких тварей.
Этот же был наполнен до краёв. Не музыка – крики, хрипы и стоны, и тела, сколько тел… знамёна раздувал несуществующий ветер; на своей коже Молестер его не чувствовал.
«По крайней мере, - подумал Молестер, - местная хозяйка точно не должна страдать от одиночества… или я чего-то не понимаю?»
Сновидец не представлял себе Сестру, колыбелью которой могло стать такое место; юдоль скорби, кузня страданий. Совсем не представлял. И о чём таком мог Отец замечтаться? Ещё Узел думал о том, что, наверное, это место должно его угнетать… но нет, ничего подобного.
Он сделал пару шагов по влажной земле – не серой, как везде в Спящем, а тёмно-бурой, пропитанной… чем? Не водой и не Цветом, уж точно. Молестер слышал глухие стоны и далёкий хор голосов; но ни что вокруг не двигалось, кроме стягов, а свод покоя было не различить за ярко-алой дымкой, и это походило на…
Рассвет.
Здесь вставало «Солнце» - один из мёртвых огней, что он видел во снах, ледяное, бездушное, могущественное, пронзительное. Под рёбрами расцвело душное, потрясающее, всепроникающее, огромное чувство, раскрыло острые грани лепестков, разрывая что-то внутри. Сродни тому, что он ощутил, впервые поглотив Цвет. У него не было названия; Молестеру хотелось запеть, как Эни в своём заповеднике, но совсем о другом. У него впервые не было слов, чтобы описать что-то.
«При моей-то болтливости…» - он замер.
А потом эта мысль резко дёрнула его куда-то вниз, развеяла наваждение, сломала зародившееся внутри. Он вдохнул воздух – горькая гарь.
Кажется, он врядли когда-нибудь забудет этот запах.
Это место.
Но мёртвые?.. Откуда столько стонов и хрипов, когда все присутствующие – мертвы? Почему они не растворяются, не пропадают в небытие, не падают вниз, в конце концов?..
Молестер присел на корточки посреди трупов, поднимая свободные провода как можно выше – они непроизвольно дёргались, скручивались и переплетались где-то над головой.
Обезглавленный… кто? Не Брат, не Сестра, не душа. Неподвижный и слишком маленький. Молестер подёргал его за плечо, окликнул, толкнул (а кто сказал, что невозможно жить без головы?) но тот совершенно определённо был мертвее мёртвого.
Движимый внезапно проснувшимся любопытством, он обошёл весь Покой – живых не было. Это было странно; Узел никак не мог понять, отчего наступила их смерть. В них были копья, как в Богомоле, у кого-то не было рук, у кого-то ног, одежда на всех была разная, как будто их выдернули из разных эпох – некоторую он узнавал (видел во сне).
Стоны не прекращались.
Осознание пришло внезапно.
Оглушило и рассмешило.
Ненастоящие, фальшивые, декорация, сон.
Молестер посмотрел, щурясь, вверх.
«И Солнце тоже. Мираж. Обман… Мечта?»

Отредактировано Молестер (18.01.2013 17:34:45)

Всё-таки, Узел всегда был преступно рассеян. Однажды это могло выйти ему боком, но он ничего не мог с собой поделать – не те Цвета ему симпатизировали. Хотя, иных он и не желал.
- Рада приветствовать тебя в своей скромной обители, Хранитель!
Молестер встрепенулся, обернулся на голос. Вот же... слишком увлекся фальшивыми трупами - и проглядел настоящую Сестру. Глупец-глупец-глупец.
Назвала как интересно. Хранитель, хм. Насколько ему было известно, Сёстры Братьев не слишком жаловали, и захватчиками и Пожирателями звали даже чаще, чем настоящими именами.
В приветствии её было поровну издевки и радостного облегчения. Похоже, всё-таки соскучилась сидеть здесь? Молестер перевел взгляд с её руки на губы, сложенные в легкую усмешку. Эта Сестра... она была плоть от плоти этого места, это было ясно с первого взгляда. Красное, черное, и - отчетливое благословление Пурпура: на её плечах, в её волосах, в её рыдающем доме.
Узел медленно улыбнулся в ответ и шутовски-учтиво поклонился, разведя руки в стороны.
- И тебе привет, Сестра. Прости, - его голос наполнился напускной виной, родственницей её вежливости, - ты так тихо сидела в своём убежище, что я решил было, что ты отправилась прогуляться... и не поприветствовал тебя, - он сокрушенно покачал головой, - куда катятся мои манеры, - и тут же сменил тон на доброжелательно-деловой: - впрочем, ладно. Если уж вспоминать о вежливости - я Молестер. Ещё Узел и Сновидец, но это так, прозвища. Хочешь, придумай ещё. Но лучше скажи-ка мне своё имя.
Собственная речь, неконтролируемая, неудержимо торопливая, успокоила его: утихомирила что-то слишком тёмное и сильное внутри. Молестер оглянулся назад, сощурился от яркого света.
Какое всё здесь.
Застывшее, но не полусонное, как везде.
Ни на что не похоже.
Узел сказал негромко, обращаясь не то к Сестре, не то к себе самому:
- Должен сказать - пронзительное место, твой Покой. Напоминает дом. Напоминает сон. Хотя, о чём я, ваши Покои ведь и есть сны… только чуть более, - он дотронулся до истёртого, разодранного знамени – оно упало с глухим треском и стуком, разворотив чью-то грудь, - твёрдые. А твой ещё и слишком уж гостеприимен, ко всему прочему. Прямо как пасть Червя. Кхм, - он резко развернулся, спросил с живым любопытством, глядя чуть мимо собеседницы: - а почему нет Ока? И на что тебе тут столько… кукол?
Молестер отодвинул ногой чей-то пустующий доспех и сел на землю, скрестив ноги, подтянул провода ближе к себе, заставляя улечься на землю вокруг. Лучше пусть будут так. А не то – вдруг потянутся сами за Сестрой, за Цветом в ней? Узел всё ещё не был полностью уверен в собственном самоконтроле.
К фантомным крикам и стонам вокруг он уже привык. Если прикрыть глаза и сосредоточиться на чём-то отдалённом, или более ярком, или просто – задремать, они начинали казаться мелодией. Смутно знакомой, но – неуловимой.
Это было забавно и странно.
Молестер внимательно наблюдал за Сестрой, ожидая реакции и ответа.

Сновидец. Он повертел это имя про себя так и эдак, в который по счёту раз примеряя к себе, пытаясь прочувствовать, ощутить его - полнее. Имя-жалость, имя-почти-оскорбление, оно так и не вызвало в нём ни тени обиды, или злости, или ещё чего столь же бесполезного.
Оно слишком ему подходило. Слишком ладно ложилось на всю его сущность, слишком точно отражало то, чем он был. Чем стал здесь.
Чем его… сделали?
Мысль была давней, тяжело-вкрадчивой, и он не желал сейчас развивать её.
Всё-таки Сновидец.
Заблудившийся в самом себе, сон и явь мешающий, одно с другим – не различающий. Говорящий с собой – или нет. Голоса и видения наслаивались на мир вокруг, не спрашивая его, и он никогда не был против. Более того – любил это.
Даже эта Сестра, не зная о нём ничего, выбрала из трёх именно – «Сновидец».
- Кто ты, Сновидец? Неужели у Брата может быть такое… неподходящее вашей сущности имя?
Молестер безмятежно улыбнулся, развёл руками.
- Ну, мне же его дали. Значит, может. Значит, бывает и такое. И, если не возражаешь: что знаешь ты о нашей сущности? О нашей сути? Я сам, честно говоря – абсолютно ничего, - подумал пару мгновений, - и да, ты поняла верно – я тут совершенно случайно. Неужели ты заскучала тут настолько, что твой Покой уже ловит зазевавшихся Братьев, как Ряска ушанов? А, Ёни?
А её имя было похоже… Молестер всё пытался поймать эту мысль, но выходило плохо. Сильное и вязкое, как смола, и хлёсткое, как…
Она перебирала свои косички.
Молестер поражённо подался вперёд, внимательно вглядываясь в её волосы – нет, не ошибся.
Что за шутки у Спящего!
Сестра – да с оружием?!..
- Ёни, - позвал он взволнованно, - любезная Ёни, скажи-ка мне – этот блеск в твоих волосах… глаза меня не обманывают? Спящий, - он хлопнул себя по коленям, - Сестра, и ты говоришь что-то о моём имени?.. Я ни за что не поверю, что это бесполезные украшения.
В его голосе звучал восторг вперемешку с растерянностью.
Он вспомнил, как спрашивал себя – какова может быть Сестра этого покоя?.. Сестра Покоя, в котором живет мечта о кровавом сне?
Увидел теперь.
Сестра – да с оружием, будто Брат. Охотится ли она? Гуляет ли по Покоям?
Убивает?
Её взгляд. Ищущий и цепкий, оценивающий - он чувствовал его всей кожей, пусть и не смотрел ей в лицо. Молестер подумал, что да, убивает. И нарушает Заповеди. И даже в бунте бы поучаствовала, если бы старшие Сёстры прекратили шептаться в самых тёмных углах Покоев и начали действовать.
А Ёни тем временем спрашивала:
- О каком доме ты упомянул, Сновидец?
- О Кошмаре, разумеется. Только там нет ничего такого… застывшего. Там всё меняется каждый миг, хочешь ты того или нет, идёшь куда-то или нет, думаешь – или нет. Но музыка в твоём доме и… некоторые детали его убранства, - он усмехнулся, - прямо-таки напитывают ностальгией. Любишь свой покой, Ёни?