Начало

Это было начало странных времен, начало неизвестности, а может быть, начало конца. Не удержался кто-то один, или все вместе они подтолкнули шаткое равновесие? Это случайность, или что-то извне отправило в путь первый камень по крутому склону? Никто не знал, последует ли за этим камнем сокрушающий оползень, они только слышали стук и эхо, летящее вслед.
Душитель едва ли был осведомленнее остальных Братьев о происходящем, скорее, даже наоборот. Его время текло рутинно и бесплодно, наматывались обороты, менялись циклы, сбивался их счет и ускользали мысли, что-то важное, что-то, что некогда давно показалось бы значимым. Теперь его бытие до омерзения измельчало, рассыпалось от однообразия; постепенно бывший еретик разучался думать; запреты, острые углы вбитых в упрямую голову табу оставались отстраненно-далеко, он сам перед собой уже не стеснялся признаться в том, что попросту тупеет. Череда повторяющихся действий стачивала некогда острый разум, он, хранитель, долго ждал, чтобы хоть от чего-то защищать свой Рай, он ждал, пока не забыл, чего ждет, пока не забыл, что вообще чего-то ждал. Беспросветный однообразный покой, поглотивший опаленное Кошмаром существо, изнутри не казался чем-то скверным или нежелательным, он стремился к нему, он жаждал занять свое нынешнее место, это было его единственной целью, но жизнь после вознесения оказалась… оказалась именно такой. Именно оказалась, но это было всем, чем можно дорожить и чем стоит дорожить, уплатив неимоверную цену, единственно приемлемую – целая Бездна, заполненная ужасом и болью, и часть ее до сих пор пребывает с ним.
Время уходило. Время просыпалось, как просыпается тонкий песок сквозь пальцы – безвозвратно, и часто со странной болью, с сожалением, которому неоткуда бы взяться. Боль неумолимо уходящих циклов, это было леденящее дыхание Лазури – в затылок, немым предостережением, напоминанием – может получиться так, что он еще будет жалеть и вспоминать свою скуку как нечто желанное и недооцененное. Возможно, так оно и будет. Душитель все же был трусом, теперь, когда что-то начало меняться, он понял, насколько боится не уследить, не удержать Спящего от гибели, не удержать голодных Сестер, не удержать от опрометчивости Братьев… а еще понял, как мало может сделать. Паника в голосе Жнеца, суета и страх Странника – отмолчавшись на Совете, он усмехался над ними, но оттого сам боялся не меньше. То, что было стабильно и надежно, пришло в движение, стальные зубцы и колеса предопределенности только набирали ход, но уже грозили поотрывать пальцы всякому, кто рискнет остановить их. Независимо, было ли появление гостей первым скатившимся вниз камнем и был ли не пришедший Цвет эхом, последовавшим за ним, Душитель уже пытался оспаривать свое бессилие перед этой лавиной, пусть даже она могла существовать только в воображении встревоженных Братьев. Громоздкие обленившиеся мысли, как сорванные с осей каменные жернова, не помещались, не вставали на свои места, не складывались в понятную картину и не приносили решения. Раньше было проще, смешно: он уже сейчас начал сожалеть о впустую потраченном времени.
Возможно, его появление в коконе Патриарха было поражением, этакой капитуляцией невесть зачем наигранного хладнокровия, бодрый марш с упрятанным за спину белым флагом. Душитель до последнего не хотел приходить, признавать охватившее его смятение и страх перед происходящим, больше даже перед самим собой, чем перед Старейшим, но так не могло продолжаться. Решился или не вытерпел неопределенности, причины и доводы затерялись где-то по пути как ненужный мусор. Вслушавшись в гудящую пустоту, он, словно ежась, свернул свое длинное механическое тело в несколько колец и, когда шорох утих, проговорил:
- Приветствую, Старейший.
Собственный голос показался хриплым и жалким. Слишком долго ни с кем не разговаривал.

Отредактировано Душитель (23.02.2012 17:27:59)

Душитель шевельнулся, развернулся на звук. Он уже не помнил, откуда взялась эта нелепая для незрячего необходимость поддерживать разговор, обратив лицо к собеседнику. Странная условность или бесплодная имитация – его самого иногда забавляли его привычки. Опустившись ниже к земле, так, что мог бы коснуться ее ладонями, он заговорил:
- Старейший, тебе известно, что за беды пришли к нам вместе с гостями. Сейчас они несут вред и им нечем оправдать себя, я слышал голоса Братьев, все они говорят одно, и я готов присоединиться к ним, но моими устами говорит страх и сейчас я не считаю постыдным признаться в нем. Новый оборот впервые не принес Цвет, но взамен принес тревожные перемены. Страх, и только он требует уничтожить пришельцев, однако ты сказал иное. Ты сказал – они могут быть подобными нам. Я уверен, среди нас немало и тех, кто усматривает в происходящем не дурные предзнаменования, а некий интерес для себя, есть те, кто готов проявить праздное любопытство. Старейший, я не верю, что тобой может двигать подобное, но что тогда? Почему?
Да, Душитель внимал речам своих Братьев. Их голосами впервые заговорила растерянность и смятение. Патриарх прав, и остальные также правы, и прав тот, кто рассмеется, сказав, что их слова противоречат друг другу. В странные времена угодили они, когда на стороне каждого – своя правда, и каждый стоит за нее, и неясно, за кем идти, кто не ошибется. Или не идти вовсе, опустить руки в бездействии и снова отстраненно наблюдать. Но кто теперь сумеет удержаться на грани между бессмысленным милосердием и бессмысленной жестокостью? Кто теперь отличит милосердие от жестокости, когда обстоятельства швырнули не на весы, но на разменный стол будущее Спящего и жизни гостей? И так ли это на самом деле? Он слышал, как катятся игральные кости, брошенные легкой рукой судьбы, такой же слепой, как и он сам, но что выпало на них скажет только тот, кто дотянется первым.
- Порой, чтобы не допустить большего зла, необходимо совершить меньшее. – После недолгой паузы продолжил Брат, - Они проращивают Нерву, они не одни из нас, перед кем же мы станем отвечать, если отправим их вниз?
Последние слова он проговорил совсем тихо, словно для самого себя. Действительно, что? Честь? Но он сам недрогнувшей рукой убивал недородков и выпивал из них Цвет, не думая, о том, что причиняет страдания слабейшему. Совесть? Но их долг – оберегать Отца! Слова Патриарха породили сомнение, быть может они не настолько и правы в этой якобы вынужденной жестокости. Наверное, и так уже слишком много этой жестокости и злобы, непонимания и страха, ни к чему плодить и взращивать еще больше. Это пашня, засеянная зубами дракона, и никто не знает, что взойдет с таких полей, что за плоды принесут такие сады. Не обессмыслить священную ярость Пурпура. Не превратить знамя праведников в тряпку над головами мясников.

Сомнения. Они подобны коррозии, способной изглодать сколь угодно прочный и надежный металл до ржавой трухи. Это крошечные змейки трещин, покрывающие догмы и устои, это зародыши страха и медленной гибели от чужих рук и собственной ереси. Это предопределенность, она накрывает неотвратимо, как лавина, как порыв ветра, да только этот ветер сметет все на своем пути играючи. Возможно, когда-нибудь этот ветер найдет и Патриарха, но Душитель не чаял это застать, прекрасно понимая, что от него самого к тому времени останется, в лучшем случае, шелуха ржавчины на камнях Арены. Было что-то очень острое в том, как старейший повторил это слово – страх. Боль рождает гнев, так вспыхивает яростный Пурпур и шевелится под засохшей коркой застарелая ненависть, не имеющая Цвета. Не заскорузлые ли догмы повинны в том, что все они настолько боятся потерять то, что имеют? Сомнения, бездна их возьми, сомнения прикончат его еще раньше, чем ересь Сестер хотя бы чуть-чуть колыхнет громаду Спящего; Душитель понял, что разговор окончен и не стал настаивать на продолжении. Патриарх терпелив, но терпение его – отнюдь не повод требовать разъяснений на каждый из своих вопросов, словно неразумное дитя. Искать ответы самому, ему уже приходилось это делать. Когда-то давно, и поиски эти закончились на самом дне бездны, где он нашел то, с чего начинал. Запреты, установления, столпы, поднимающиеся из Кошмара, они незыблемы и священны, они – бесплодны и бессмысленны, как камень, как песок и прах, но это все, что есть у горстки Братьев и Сестер, потому что столпы эти подпирают свод над их глупыми головами. Это все, что есть, как будто им нужно было что-то большее, как будто кто-то в самом начале пообещал нечто большее… вздор. Хождение по кругу, слова пустеют и превращаются в набор звуков от каждого следующего повторения, слова догм, слова табу, слова ереси и судорога сводит руку, которая знает, помнит откуда-то, как чертится знак Прорыва. Он покидал жилище Патриарха, унося с собой все то же, что послужило причиной этого визита. Неопределенность, сомнения, тупик. Они сами повинны в своем страхе, они сами сковали себя им, но это страх недородка перед гибелью, это страх Сестер перед бездной… он всегда будет с ними, но не всегда доведется чувствовать его дыхание так близко.
Неожиданно вдалеке что-то дрогнуло, как будто исполинская чаша дрогнула и наклонилась, накренилась медленно-медленно и, преодолев миг равновесия, вниз низринулся Цвет. Душитель замер, каменея на месте и чувствуя, как волны горячего клокочущего Янтаря раскатываются во все стороны от запретного знака, бессмысленно излившего драгоценную лимфу. Определив место, Брат приподнялся на своем хвосте и словно пожрал сам себя, как будто его стальная часть обрела свободу воли и с жадностью заглотила венчающую ее немощную плоть. Священные цветки Пурпура прорастали откуда-то изнутри, и от их нестерпимых поцелуев вздрагивали все до единого сегменты чудовищного тела Червя. Похоже, урок для кого-то будет жестоким… ближе, ближе, здесь!

> Небоскрёб (рудник Эни)