Руки перепачканы черным машинным маслом - кажется, Эли даже помнит, как оно пахнет - по полу дирижабля разбросаны инструменты. В этом мире каждый ищет себе занятие по вкусу, развлекается, как умеет. Она возится с механизмами. Маленькая Яни учится танцевать на шаре. Оле смотрит в окно, Ута на Луну. У всех есть хоть какое-то занятие - Безымянная вечно кого-то ждет, Ава заигрывает с Братьями, Юна заживо горит в своем огне. У всех есть дело, все на что-то надеяться.
Кто не надеется - тот мертв, -думает Эли, завинчивая очередную гайку. Вытирает со лба выступивший пот, выдыхает. Пожалуй, можно передохнуть.

В Башне Имы качается маятник. Ровно, неумолимо, размеренно. Сама Има почти что дремлет под ним, погруженная в грезы о драконе. В реальность её возвращает мягко прикосновение чужого разума - кто-то из Сестер хочет говорить.
"Странно, - равнодушно думает Има, откликаясь без особенного интереса. Шорох чешуи слышен в последний Оборот слишком отчетливо, это значит - дракон близко, и поэтому ей мало дела до Промежутка. Она слушает утешающие голоса Цветов, и Сестры давно уже оставили её в её страдании.

"Привет, Сестренка, - улыбается Эли, снова принимаясь за работу - Как твой дракон? Скоро приползет?"
Она чувствует - страдалица в своей Башне печально прикрыла глаза. Она к своим фантазиям относится очень, очень серьезно. Может быть, именно поэтому её так интересно дразнить.
"Здравствуй, - доносится, наконец, ответ. Ожидание и холод Лазури так и слышится в нем, и Эли улыбается ещё шире, ввинчивая очередной болт - Скоро ли взлетит твой дирижабль?"
Обмен приветствиями состоялся, и это хорошо. В последнее время Има отвечает натянуто, медленно, отстраненно, словно пребывает уже не здесь, и одна безобидная подколка от неё - уже огромное достижение.
"Думаю, не раньше, чем явится твоя змеюка, - хмыкает Эли. Болт поддается тяжело, она стискивает зубы и хмурится. Мышцы рук явственно выделяются под кожей от яростного усилия - Ты, кстати, ещё не решилась ему противится? Ткнуть чем-нибудь в глаз, например..."
Она беззвучно смеется, чувствуя недовольство Сестры. Болт, наконец, встает на положенное место и, не дождавшись ответа, Эли берется за следующий. Продолжает свою мысль:
"В конце концов, никто не может быть вечно слабым. Рано или поздно что-то должно изменится, а тыкать дракона в глаз всяко почетней, чем безропотно принимать смерть."
Она смеется уже вслух, ощущая, как со вспышкой раздражения обрывается связь. По-своему она жалеет Иму, но жалость её деятельная. Не сидеть рядом и не лить горькие слезы, а пытаться расшевелить, вывести из себя хотя бы, вызвать на настоящие эмоции...

Има закрывает глаза и поднимает лицо к маятнику. Шорох чешуи, явственный и сухой, раздается, кажется, прямо у неё в голове. Забавно, что строительница почитает слабой её, когда на самом деле всё обстоит с точностью до наоборот.

Даниилу стало казаться, что всё это он уже когда-то видел. Конечно, он не верил в прошлые и будущие жизни. Ставил под сомнение существование общего информационного поля, всему требуя веских научных доказательств. Но когда один из служащих в Соборе Трагиков принёс ему предсмертную записку Евы Ян, Данковский поймал себя на неприятно равнодушном чувстве уже давным-давно пережитого и забытого сожаления.
"...Не думай, что я поступила так из-за тебя. Просто я слишком устала."
Молчаливая злость от незнания истины нарастала в нём с каждым повторением про себя прощальной фразы.
Разговаривать с Инквизитором в таком состоянии оказалось намного легче, если представить над головой обречённой на казнь гигантскую раскачивающуюся секиру.

Ни с того ни с сего пришла мысль, как пошла бы фаталистке Люричевой военная униформа. Особенно с её-то короткой светлой стрижкой и испытующим взглядом. Но он благоразумно ушёл из Невода раньше, чем подобные размышления могли окончательно отвлечь его от неотложной работы.
Увы, но ни Анна, прикидывающаяся глупенькой красоткой с расчётливыми запросами, ни ядовито-язвительная Оспина не восполнили ему утраченной компании. Дикая первобытная сила блестела на дне чёрных глаз степнячки, когда та провожала посетителя к двери. Поворачиваться к ней спиной хотелось меньше всего на свете.

Уже к середине порученной миссии он понял, что брать пробу крови у самых подозрительных горожанок - дело крайне неблагодарное. К тому же, не отпускало странное ощущение нелогичности - он ведь должен отдавать, а не забирать...
Господи, чушь какая.

Светлячки на болотах. Тишина Степи. Плеск брода Горхона под сапогами. Он возвращался, огибая заражённое поселение...
Существо, мелькнувшее в вечернем сумраке, окончательно позволило сделать вывод, что принятые медикаменты в сочетании с цветением твири явно не способствовали ясному мировосприятию.